Извините за этот бред, ибо сейчас я не могу нормально выстроить свои мысли. Пишу сумбурно, кусочками, нет какой-то определенной идеи и темы.
Постоянно стираю то, что пишу, а в блокноте полно мелких заметок, буквально несколько слов.
Надеюсь, что это скоро пройдет =__=
Вот то, что мне не захотелось стирать (стало жалко):
читать дальшеС годами это ребяческое восхищение переросло в настоящую любовь. Одновременно такую взрослую и спокойную, когда счастье буквально можно расслышать в тишине, без слов. Сидеть рядом и смотреть друг другу в глаза, понимая все до мелочей.
И все же во взрослом Хаято осталось много чего от прежнего Гокудеры. Это радостно-оглушительное "Джудайме", которое он за десять лет, казалось, еще не устал выкрикивать. Эта неистребимая горечь вины в зеленых глазах, по поводу и без повода. И привычки все те же - курить он меньше не стал, даже, кажется, еще больше пропитался запахом сигаретного дыма. И горбится все так же при ходьбе, как и раньше, ходит шаркающей походкой подростка-хулигана.
Угловатость его никуда не исчезла, даже больше стали выпирать острые косточки лопаток, ребер, таза.
Цуна не знает, откуда в убежище появилось пианино, но одно он знает точно - Гокудера не забыл, как извлекать из немого инструмента чудесные звуки. У Хаято был идельный музыкальный слух, странно только, что при таком воспитании он отдал предпочтение динамиту, который оглушает до звона в ушах.
Джудайме нравится по вечерам исследовать столь интересное тело своей Правой руки. Обводит пальцами контуры выпирающих косточек, перебирает в пальцах жесткие непослушные волосы, которые и расчесать то уже невозможно.
Нравится разглядывать тонкие пальцы пианиста, унизанные кольцами. Десятый любит снимать их губами и отбрасывать в сторону.
Гокудера замечает, что его Джудайме сильно изменился за эти годы. Пусть огонь радости в его глазах и не угас полностью, но стал каким-то больным, чуть ли не ранодушным. У глаз залегли морщинки, а уголки рта уже навечно остались опущенными. Как можно по другому, когда в мыслях живет осознание, что каждый твой день может стать последним.
Нет, Десятый прежде всего волновался не за себя. Он боялся за своих близких, которых было уже страшно отпускать за пределы убежища. Наверху, вокруг, везде - Мильфиоре, опасность. Но прятаться вечно нельзя, нужно бороться - хотя и нечем, колец Вонголы больше нет.
И в таком отчаянном положении, когда можно запросто потерять друг друга - они находили время для любви. В такие секунды было в Десятом что-то от маленького Цуны - его почти мальчишечьи вскрики и то, как он жался, дрожа, к Гокудере. Он так и остался худеньким, неудобным для объятий, только вытянулся сильно, но выше Гокудеры все равно не стал.
Хотелось все так же его защищать, бездумно загораживать его собой от любого удара, пусть даже смертельного. И, конечно, когда Гокудера услышал, что Десятый собирается идти к Мильфиоре - сердце у него будто оборвалось.
- Я буду сопровождать вас, Джудайме!
- Нет, Гокудера-кун, я пойду один.
И было что-то в тоне Десятого такое, чему противиться было нельзя. И Гокудера остался, чтобы после об этом крупно пожалеть.
@темы:
2759,
фанфик,
katekyo hitman reborn!