Продолжение к посту

[Abunai-Daruma]

Ибо дайри не любит многа букаф в посте, потому все сокровища не влезли х))

Наруто/Саске, "последний день счастья", смерть персонажа. 3 марта 2008 год.
Утреннее солнце освещает крыши и улочки Конохи. Заметив идущего подростка с такими же ярко-желтыми волосами, оно спешит догнать фигурку, чтобы обогреть и развеселить. Удивленно встретив лучами понурый взгляд Узумаки, солнце прячется за тучу. Все-таки внутри этого мальчика оказался не свет, а сосущая душу боль.
Наруто возвращался с обследования, которое провела Цунаде. В последней битве Девятихвостый почти полностью завладел им, и только крик Саске, внезапно ставший беспокойным, смог отрезвить его. Правда, тело сплошь было покрыто страшными кровоточащими ранами, и Хокаге немедленно вызвала бригаду врачей. Порезы зажили довольно быстро, благодаря чакре Лиса, но ум Пятой не покидала одна смутная, но очень тревожная мысль. Она послала Какаши за мальчиком и поспешно проверила состояние Узумаки.
- Наруто, только не волнуйся, - сбивчиво заговорила Цунаде, теребя краешек отчета.
На ее губах играла вымученная улыбка. Узумаки сразу заподозрил неладное. Хокаге говорила так, словно обнаружила у него что-то до того серьезное и пугающее, что просто боится об этом сказать.
- Не надо от меня ничего утаивать. Скажите прямо, что со мной? – в голосе Наруто слышится едва заметный оттенок страха, который неудачно прикрылся наигранной уверенностью.
Лица всех взрослых, находящихся здесь же, в палате для особо экстренных случаев, сразу приобрели сочувствующее выражение.
- Что ж, от тебя нечего это скрывать, - сдалась Хокаге. Она все время отводила глаза, но, наконец, решилась и подошла вплотную к ничего замершему в ожидании Узумаки.
- Тебе... остался только один день, - сказала она, чувствуя, что взваливает на блондина такую боль, что тот может сломаться заранее.
Узумаки нервно хихикнул и переспросил:
- Что вы имеете в виду, Цунаде-баа-чан? – слова выходили с затруднением, а сердце уже готовилось пуститься в неуправляемую гонку. – Вы же это... в шутку? – только для того, чтобы как-то ослабить сжавшийся внутри узел, выдавил Наруто.
Хокаге горестно покачала головой и отвернулась, не в силах наблюдать появившееся в голубых глазах Узумаки чувство безысходности.
- Чакра Лиса уже почти съела тебя изнутри. Здесь не поможет уже и Печать Пяти Элементов. Ты умрешь завтра утром, - добавляя на плечи паренька еще больше боли, сказала она.
Пальцы Узумаки невольно собрали складки на простыни. В нем уже нарастала паника, а в глазах неприятно защипало. А как же его мечта стать Хокаге? Как же вся его жизнь?
- Лис вырвется после того, как я... – Наруто замолк, не в силах выговорить последнее слово. – Я хочу знать, пострадает ли деревня, - после паузы добавил он.
Цунаде, несмотря на сложившуюся ситуацию, улыбнулась. Даже в минуту собственной опасности Наруто печется о безопасности Конохи. Вот он – истинный Хокаге, сидящий на больничной койке в ожидании смерти. Такой же герой, как и Четвертый.
- Нет. Он уйдет вместе с тобой. Демон вконец слился с тобой за все эти годы, - ответила Шизуне вместо замешкавшейся Пятой, которая задумалась, глядя на светловолосую макушку Узумаки.
Взгляд блондина стал немного осмысленнее, зная, что он умрет не напрасно. Но душу теребила одна очень настойчивая ниточка. Саске. Он так за всю жизнь и не открылся Учихе, хотя был привязан к нему узами большими, чем простая дружба.
- Можно я пойду? – тихо спросил Наруто. Первый шок прошел, и теперь хотелось прожить этот день, как и положено. Правда, становилось невыносимо горько, осознавая, что завтрашнего дня уже не будет. Уйдет из мира этого Узумаки Наруто, и померкнет главное солнышко Конохи. Все смотрели на него так жалостливо, и от этих взглядов блондина становилось просто тошно. Нужно уйти куда-нибудь, где его не догонят мысли о смерти... Где на него не будут глазеть, сочувствуя и сожалея.
Соскочив с холодной койки, он двинулся на улицу. У него есть двадцать четыре часа, чтобы решить все, накопившееся за его такую недолгую и разгульную жизнь.

***
В глазах ощущение неизбежности. Ком в горле мешает нормально дышать, но Наруто твердо идет к своей цели, как всегда шел к своей мечте всю свою жизнь. Он шел к дому Саске. Теперь уже бояться было нечего. Момент, и так долго оттягиваемый, уже не мог откладываться дальше. После смерти он уже не сможет сказать Учихе эти три драгоценных слова.
Надо только надеяться, что Учиха его не оттолкнет. Смилостивиться над полумертвым шиноби и проведет с ним его последний день. А что, если нет? Наруто весь сжался внутри от предчувствия самого плохого. Воображение тут же нарисовало презрительную ухмылку Саске и последующий за ней пинок.
- Уссуратонкачи, -эхом прозвучало в сознании, и Узумаки рухнул на колени, вцепившись себе в волосы. Ну почему это все происходит именно с ним? Почему?..
- Ты чего, уссуратонкачи? – уже реально спрашивает над ухом Учиха. Наруто от неожиданности и близости любимого подскочил и оказался нос к носу с брюнетом. Неожиданно стоящий шиноби и все вокруг подернулось мутной дымкой, и Узумаки, сорвавшись, повис на Учихе, цепляясь тому за плечи и слепо тыкаясь в шею.
Саске пока что не отталкивал его, но это можно было объяснить только тем, что брюнет в замешательстве пытался понять, что это Узумаки всхлипывает у него на шее. Наруто мягко, но властно отстраняют.
- Ты чего нюни распустил, теме? – спросил брюнет, следя взглядом за сползающей соленой капелькой. – На тебя смотреть жалко, - презрительно добавил Учиха, стараясь спрятать за этим беспокойство. Наруто, похоже, и сам понял, что расплакался, как дитя, и принялся старательно вытирать слезы рукавом. Стоило только оказаться лицом к лицу с Учихой, он тут же сорвался.
Поток слез не прекращался, как Узумаки ни старался. Он закрыл лицо руками от Саске, чтобы тот не видел его слабости. Дыхание сбилось настолько, что уже невозможно было вдохнуть в себя воздух без сдавленного рыдания.
- Черт, бака. Что с тобой стряслось, - подошел к нему Саске, который уже не мог без какого-то сострадания смотреть на плачущего Лисенка.
Узумаки замотал головой, давая понять, что ничего не случилось, но Учиха ему, естественно, не поверил. Решив расспросить Наруто тогда, когда он успокоится настолько, чтобы говорить, Саске потянул блондина за собой.
Наруто не сопротивлялся, да и сил не было сопротивляться. Ни душевных, ни физических. Было настолько больно, что Узумаки сильно вцепился в носителя Шарингана, словно хватаясь за спасительную соломинку. Хотя, уже ничего не может спасти его. Никто и ничто...
В спутанных раздумьях Наруто не заметил, как Саске привел его к себе домой и грубо всунул в руки чашку с горячим чаем. Чай едва не выплеснулся в дрожащих руках Узумаки, но Учиха внезапно обхватил кружку поверх слабо сцепленных пальцев Наруто. Дрожь прекратилась. Слезы уже не текли, но в глазах было такое подавленное выражение, что Учиха невольно содрогнулся.
- Пей, - твердо сказал брюнет. Наруто вздрогнул от этого слова, как от удара хлыстом и повиновался. Заметив, что чашка опять начинает накреняться, Учиха отобрал ее у Лисенка и поставил на столик.
Узумаки остался сидеть со сцепленными руками и снова задрожал, что предвещало новую порцию слез.
- Что случилось? – в глазах Саске не было той тошнотворной жалости, и потому Наруто решился рассказать. Учихе довериться было легче, как никому другому, так как в их отношениях никогда не было недоговоренности. Все проявления чувств на поверхности, если не считать скрытой любви Лисенка.
- Я... к тебе, - Наруто не узнал своего голоса. Хриплый, сбитый и такой сдавленный, будто на связки повесили по меньшей мере гирю в несколько килограммов. – Я... Мне сказали, что... – тут из горла вырвался всхлип, а контроль над эмоциями опять был потерян.
- Черт, да что ты все рыдаешь! – закричал Учиха, залепив Лисенку пощечину, надеясь этим отрезвить Узумаки и разбудить в нем тот огонь, который прежде так сильно пылал в его сердце и в глазах.
Наруто упал на кровать, спрятав лицо в подушках и с новой силой всхлипывая. В его трясущейся фигурке было нечто, что заставило улетучиться весь пыл Учихи.
- Успокойся. Просто скажи, что с тобой такого стряслось, - Саске успокаивающе опустился рядом с парнем. Наруто порывисто вздохнул и поднял с кровати свое красное опухшее лицо.
- Я завтра умру, - коротко, чтобы вновь не сорваться, ответил Узумаки. Было так больно, но внутри уже поселилось какое-то странное безразличие. На лице Учихи мгновенно отразились страх, удивление, смешанные с недоумением. Саске поднял глаза и уставился прямо в голубые омуты глаз Узумаки. Засасывают, обжигают своей болью, заставляют поверить в происходящее.
- Что? Как? – тихим голосом спросил брюнет, внезапно ощутив упадок сил во всем теле. Весь смысл его жизни, соперничество, дающее почувствовать себя живым, просто уйдет из жизни. Ему нужно было знать, как? Может, есть шанс все изменить.
- Лис, - тихонько отрезал носитель оного. Дальше продолжать не имело смысла. Учиха внезапно понял, что это необратимо. Испытав когда-то силу демона на себе, Саске осознал мощь Девятихвостого. Жаркое, съедающее пламя, глаза, которые словно нанизывают на горящий кол – все это испытывал брюнет, сражаясь с воплощением Лиса.
Солнце медленно наполняло комнату желтыми отблесками. Послышался бубнящий гомон только что проснувшихся и вышедших на улицу жителей деревни. Сейчас кто-то отправится на работу, кто-то в академию ниндзя, но никому нет дела до медленно умирающего шиноби.
- И зачем ты пришел ко мне? Я... – Вздох. – Ничем не смогу тебе помочь, - сказал Саске в повиснувшей тишине. Отчаяние Узумаки давило, словно десятитонной плитой, заполняло душное пространство комнаты.
- Я не за этим к тебе пришел, - отозвался Наруто после долгого молчания. – Мне и правда уже ничто не поможет, - тут он издал истерический смешок.
Тут блондин встал с кровати и встал вплотную к опешившему Учихе. Наруто положил ему руки на плечи, слегка сжав темно-синюю ткань. Не отрывая взгляда от черных глаз Саске, Узумаки аккуратно коснулся его губ своими. Поцелуй вышел легким и нежным, но горечь его пропитывала получше серной кислоты.
- Я... давно люблю тебя, Саске, - заключил он, даже не краснея. Да, наступают такие моменты в жизни, когда уже нет смысла смущаться. – Это все, что я хотел сказать, - тут носитель Кьюби развернулся и собрался выйти из дома Учих.
- Постой, - внезапно окликнул его Саске, мимолетно касаясь пальцами своих губ. – Ты что, собираешься уйти?
Узумаки остановился. По его вздрагивающим плечам можно было догадаться, что он опять хочет разрыдаться.
- Я не мог тебе открыться всю свою жизнь. Я решил сделать это сейчас, когда завтра меня уже не станет. И вот, дело сделано, - из горла Наруто вырвался не то смешок, не то всхлип. – Прощай, - кинул он на прощание, открывая дверь.
- Да стой же ты, Наруто, - немного вспылил Учиха, захлопнув дверь прямо перед его носом. – Я тебя так не отпущу.
На него вопросительно уставились глаза цвета васильков, в которых еще стояли непрошеные слезы.
-Ты считаешь, что, поцеловав меня, на этом все закончится? Это же твой последний день. Как ты хочешь его провести, - выдавил Саске.
- С тобой, - глядя на дощатый пол, ответил Наруто. Учиха, скорее всего, не собирался его выталкивать взашей, чего так страшился Узумаки.
- А чего именно ты хочешь? – уточнил Учиха.
Блондин зарделся, не в силах описать все то, что он хотел сделать с Саске все эти годы. Он только что-то едва прошептал, шевеля губами.
- Что? – переспросил Учиха, ничего не расслышавший в мимолетном шепоте. Он сам себя не узнавал. Он хотел хоть как-то облегчить страдания своего... друга?
- Прогуляйся со мной, - попросил Наруто. Учиха, даже находясь в такой ситуации, чуть не издал смешок. После поцелуя, пусть и невинного, прогулка казалась детской забавой. А хотя, просто идти рядом с ним, отвлекать от грустных мыслей, могло оказать пользу.
- Хорошо, - согласился Учиха. Наруто поднял голову, не веря своему счастью. На прежде холодном лице Саске отобразилась легкая улыбка. Она была неуверенной, будто Учиха за всю жизнь разучился улыбаться. Эта черствая маска на его физиономии так приелась брюнету, что теперь было непривычно видеть его улыбающимся.
Узумаки протянул свою немного дрожащую руку, и Саске накрыл ее своей, уверенной и сильной.
- Пойдем.

***
Они шли по каким-то закоулкам, направляясь к лесу. Саске был уверен, что Наруто не желалось видеть кого-нибудь из других Генинов. Весть о том, что Узумаки Наруто уйдет из жизни завтра утром, быстро облетела всю Коноху. Кого-то она заставила всплакнуть, а кого-то даже и ухмыльнуться. Рука Узумаки находилась в тесном захвате руки Саске, и это приносило хоть какое-то успокоение его расшатанным нервам. Наруто поглядел мельком на строгий профиль Саске, и внезапно ему стало горестно оттого, что Учиха идет с ним только из жалости. И тут эта мысль ушла так же быстро, как и пришла. Саске и жалость были несовместимы.
- Почему ты согласился? – спросил блондин, намереваясь узнать причину поведения Учихи.
Саске остановился. По его никуда не смотрящему взгляду понять что-нибудь было невозможно. Наконец, словно перебарывая себя, Учиха вытянул руки перед собой и сгреб Узумаки в немного грубоватые объятия. Наруто дернулся, было от неожиданного прикосновения к своей спине, но тоже крепко прижался к крепкой груди Саске. Пальцы, как и в прошлый раз, собрали складки на темно-синей одежде Учихи. Саске только молчал, но бьющееся в бешеном темпе сердце говорило красноречивей всех слов. Его гулкие удары Наруто ощущал, будто всем своим телом.
Голову Саске спрятал на плече блондина и так судорожно вжался в него, что у Наруто перехватило дыхание. Куда делось его желание мстить, искать силу. Осталась лишь душа, оголенная внезапным обстоятельством. Вот он тот внутренний Саске, который прятался под жесткой оболочкой. Наруто усмехнулся. Ради того, чтобы увидеть такого Учиху, можно и умереть.
- Я тебя не отдам, - вдруг хрипло отозвался брюнет. Глупый! Смерть сильнее простого смертного, о чем и поведал тихим голосом Наруто.
Саске упрямо сжал его в своих объятиях, словно подтверждая тот факт, что Узумаки здесь, в его руках.
Наконец, стоять таким образом стало смущать обоих шиноби, и Учиха отпустил парня.
- Я согласился, потому что не мог отпустить тебя просто так, - ответил он сухо, но сердце Наруто забилось чуть чаще. Сначала дрогнув от неожиданной мысли, а потом радостно забившись в груди. В глазах Учихи он все-таки имел хоть какое-то место.
Схватив его за руку, Узумаки покорился ощущению тепла, исходящему от тела Учихи.
- Чего ты хочешь? – словно учтивый хозяин, спрашивает Саске.
- Я есть хочу, - немедленно отвечает шиноби, и в животе раздается характерный звук.
- Хорошо. Не беспокойся, все за мой счет, - Саске повел Лисенка по направлению к Ичираку. Пока рядом был Наруто, Учихе представлялась абсурдной сама мысль о том, что он умрет. А может и правда ни о чем не беспокоиться, пока он здесь? Отдаляя страшный момент, думая, что еще есть драгоценные часы, оставляя за собой неумолимые минуты. Но насколько это «пока» будет продолжаться?


Наруто, как обычно, вычистил никак не меньше десяти тарелок. Благодушные хозяева, увидев сидящего рядом с блондином Учиху, молча удивлялись. А уж когда он расплатился за все 10 порций, казалось, сейчас небо упадет на землю.
От главного мстителя Конохи нечасто можно было встретить такую щедрость.
Внимательные хозяева заметили и потускневший взгляд Узумаки, и то, как он пытался держаться поближе к Саске, и кое-что тревожно заподозрили.
- Что случилось, Наруто-кун? – выглянула дочь хозяина заведения.
Узумаки вдруг резко побледнел, но Учиха подхватил его за плечи и крепко сжал, чтобы физическая боль смогла заглушить ту, внутреннюю.
- Нам пора, - непреклонно заключил брюнет и повел своего маленького подопечного к своему дому. Наруто покорно плелся за ним, мелко подрагивая от неожиданных звуков. Рука Учихи так твердо лежала на его плече, напоминая о том, что Саске здесь, что Узумаки просто отдался этому ощущению защищенности.
- Саске, не надо, я безнадежен...- тускло произнес Наруто.
Они остановились, точнее остановился Учиха, беря вспотевшую ладонь Лисенка в свою кисть.
- Не говори так. Я спасу тебя, слышишь? Я не дам тебе умереть. Ты мне веришь? – почти срывался на крик Учиха, но понимал, что этого делать нельзя.
Неопределенный грустный взгляд, устремленный куда-то за плечо Саске.
- Веришь? – повторил Учиха и замолк. Узумаки вдруг вытащил свою ладонь из руки Саске и прижал ее к щеке брюнета.
- Если ты так говоришь, то верю. Мне теперь не на что надеяться. Только ты... – Наруто запнулся, не в силах продолжить.
Учиха повернул голову и поцеловал пальцы Узумаки, один за другим. Наруто покраснел, но не от смущения, а от жара, прильнувшего к щекам.
- Просто забудь обо всем, пока я здесь, - хрипло попросил Саске, внезапно приникая к чуть приоткрытым губам Лисенка. Тот, не ожидая такого порыва, поначалу дернулся, не освоившись с ощущением чужого языка в своем рту, но стал неумело отвечать.
Так странно они выглядели, целующимися посреди главной улицы. Тела парней будто отяжелели, и они, чтобы удержаться на ногах, неуклюже цеплялись друг за друга, распаляясь все больше и больше.
Наруто не отрывался, смутно подозревая, что прервав поцелуй, он вновь встретится лицом к лицу со своей безрадостной судьбой. Сейчас губы Саске заставляли его забыть о ней и отдаться целиком только брюнету, обнимающему его за талию.
Может, и правда Саске сможет принести спасение? Даже если Наруто и умрет, то перед смертью обретет счастье в лице прежде холодного и недоступного черноволосого подростка.
Внезапный окрик заставил их вздрогнуть, но не оторваться друг от друга. Внезапно все перестало иметь свой смысл, в этом мире они будто остались только вдвоем. Когда так мало времени, чтобы быть вместе, на остальное просто не обращаешь внимания. Саске еще крепче вжался в тело Узумаки, смыкая руки за его спиной. Да уже не просто смыкая, а обхватывая кольцом. А Лисенок порывисто отвечал, и, казалось, просто отключился из этой реальности.
- Да что же это такое? Наруто, а ну быстро отстал от Саске-куна! – крик Сакуры. Впрочем, все как обычно.
Саске прерывает поцелуй, только чтобы сказать девушке несколько ласковых слов.
- Сакура, не мешай, - Учиха не узнал своего голоса. Низкий, рокочущий, с легкой хрипотцой. Все-таки поцелуй был не таким целомудренным, как тот, первый.
Узумаки тяжело дышал за его спиной, и Саске, не медля больше ни минуты, подхватил его на руки и побежал домой со своей драгоценной ношей.
Солнце опускалось. У них впереди целая ночь. Одновременно так много и так мало.
- Саске, что ты хочешь сделать? – в голосе Лисенка слышится чуть заметный испуг.
- Доверься мне, - просто ответил Учиха. Да и как тут все расскажешь сразу! Он подарит Наруто свою любовь, а завтра... нет! Сейчас не время думать об этом. Они будут вместе хотя бы этой ночью. И ничего другого для них просто не будет существовать.


Солнце садилось, отбрасывая багряные отблески на безликие стены. Саске ненавидел этот дом, который хранил безрадостные воспоминания. Здесь умерли его родители, здесь он перестал быть тем, прежним Саске, который доверял всем.
Но сейчас его недоверие и холодность растворились в светловолосом мальчике, которого Учиха держал на руках, прижимая к самому сердцу. Тело тряслось от предвкушения. Наруто был такой мягкий, теплый и... готовый что ли? Готовый принять Учиху, отдаться ему в эту ночь. Пусть Узумаки и не говорил этого напрямую, но желание чувствовалось в каждой клеточке его тела, горящего от нетерпения.
- Саске... – непонятно зачем прошептал Наруто, но Учиха вдруг встрепенулся от звука его имени, произнесенного хриплым сбитым голосом Лисенка.
Наруто внезапно оказался в лежащем состоянии под тяжелым телом Учихи.. Саске спешил, словно боясь не успеть, срывая с себя и со своего партнера одежду.
А часы на стене тикают, отсчитывая время, отведенное простому смертному.
Губы сначала мимолетно касаются губ, щек, шеи, потом полностью забирают то, что должно было принадлежать им еще давно. Руки ласкают каждый кусочек тела, покрывшегося испариной от жара, его охватившего.
Комнату наполнили стонущие звуки, которые издавал, главным образом Наруто. К ним примешивались хриплые, едва сдерживаемые вскрики Саске.
Но так мало. Так мало простых прикосновений. Руки срывают последнюю одежду, оставшуюся на них, и кожа приникает к коже. Это ощущение заставило вскрикнуть обоих.
- Можно я?.. – просит Саске, скорее для того, чтобы удостовериться в желании своего партнера.
И как можно так спрашивать, когда Наруто лежит в полном прострации под ним, хрипло дыша и обнимая его за шею, то судорожно сжимая, то расслабляя пальцы?
- Да, Саске, да, пожалуйста, - уже хнычет Узумаки, еще сильнее вжимаясь в Учиху. Брюнет простонал сквозь зубы. Умоляющий Наруто выглядел так... А дальше и так смутные мысли покатились прочь, когда блондин в доказательство своих слов раздвинул дрожащие от нетерпения колени.
Саске пристроился между ними, ласково погладил Наруто по щеке и резко вошел в него. Нет времени на смазку. Нет времени на прелюдии. Только так, когда одно тело пытается грубо проникнуть в другое, кричащее от боли и невыносимого наслаждения.
Наруто постепенно привыкал к неприятным ощущениям и теперь двигался в унисон со своим уже любовником. Крики сливались в один голос, руки рефлекторно сцеплялись, черные глаза брюнета неотрывно смотрели в голубые, подернутые дымкой наслаждения.
- Быстрее, - умоляюще прошептал Наруто. Саске мигом все понял, когда печать на животе Лисенка вдруг стала красной. От нее исходил невыносимый жар.
«Они могут не успеть».
- Да, - ответил Учиха и практически лег на вздрагивающего и корчащегося Узумаки, несмотря на будто раскалившийся живот. Они разделят эту боль вместе.
- Я никуда не денусь, - непонятно зачем прошептал Саске, хотя было и так понятно, что он никуда не уйдет.
Темп толчков ускорился настолько, что Наруто уже не стонал отдельными звуками, а кричал, не прерываясь. Огонь охватил оба тела, но на эту боль ни Наруто, ни Саске внимания не обращали. Она будто была нейтральным фоном, на котором танцевала их страсть.
Часы пробили полночь. Уже? Почему так скоро?
Саске сжал зубы и кончил. Наруто последовал за ним, содрогнувшись и расслабив все мышцы. Учиха откатился набок и приглашающе вытянул руки. Узумаки намек понял и лег в покровительственные объятия.
Печать немного успокоилась, но жар ровно горел внутри тела, неотвратимо сжигая клетки.
Словно стараясь укрыться от боли, Лисенок спрятал свою голову на шее Учихи, который нежно и в то же время твердо его обнимал.
Они молчали. В комнате было только слышно, как идут ходики часов. Учиха больше не мог выносить звука уходящего времени. Саске схватил кунай с тумбочки и метнул в часы. Тиканье успокоилось. Брюнет удовлетворенно опустился на подушку, поглаживая уткнувшегося в него Наруто по волосам.
До него донеслись приглушенные всхлипывания.
Спрашивать не имело смысла. Брюнет и так все отлично знал. Он мог только облегчить страдания Наруто, но не спасти его от участи.
«Я подлец». Дать надежду на спасение и не оправдать. Бросить спасательный круг и тут же выдернуть из-под дрожащих рук.
Что он мог сделать? Что?
Он входил в Наруто, прижимая его к себе, словно пытаясь слиться с ним в одно целое. Думал, что пока Лисенок находится в его объятиях, все хорошо и бояться нечего.
Самообман.
Надеялся, что все разрешится само, что судьба обойдет Узумаки стороной.
Глупец.
И сейчас блондин всхлипывал в его руках, ища защиты. Саске не выдержал свалившихся на него эмоций и тоже зарыдал, зарываясь носом в светлые волосы.
Второй раз в жизни он плакал. Первый был тогда, когда Итачи убил весь его клан. Лил слезы из-за грусти от потери любимых людей. Теперь он терял еще и Наруто тогда, когда они, наконец, обрели друг друга.
Слезы не бесконечны.
И сейчас это подействовало. Слезы как никак иссякли, оставив в душе такое пакостное ощущение, что хотелось умереть, нежели терпеть это.
- Возьми меня, - просьба Саске.
Наруто удивленно застывает, услышав два слова, прозвучавшие в наступившей тягостной тишине как
Нежный поцелуй в губы.
- Забудь обо всем, пока я здесь, - повторил, как днем, Учиха. Наруто криво улыбнулся и кивнул. Его час еще не настал. У них еще есть время, так что тратить его на бесполезные слезы?
Теперь Узумаки был сверху и покрывал лицо и шею брюнета мокрыми поцелуями. Дорожки от слез на их щеках пересеклись, когда Наруто коснулся губ Саске своими.
Грусть и боль. Все на двоих.
Пропавшее было желание, опять восстало в них, и тела опять заплясали в бурном танце.
Саске не сжимал зубы, не сдерживал рвущихся наружу стонов.
Они стали одной плотью, обхватывая друг друга руками и целуясь так глубоко, что парни чуть не задыхались от недостатка воздуха..
Сначала безумное напряжение мышц, когда поднимаются к вершине, а потом внезапное расслабление, когда падают вместе с высоты, находя друг друга и прижимаясь так, словно на два тела стало слишком много двух душ.
Одна душа на двоих. Одна судьба на двоих.
Они всю ночь повторяли этот цикл и к рассвету совсем изнемогли от усталости, охватившей каждую мышцу.
Наруто опять закричал, но уже от боли. Лис не дремал в эту ночь, а съедал тело изнутри своим демонским пламенем.
Солнце позолотило и без того светлые волосы Узумаки, делая его похожим на святого мученика. Над его головой словно вырос нимб, сотканный из солнечного утреннего света.
- Саске... Мне так больно. Я боюсь, - блондин дрожал, хватаясь за живот.
Сердце Саске застучало глухо, в нем будто поселилась тупая игла боли. Он не мог ничем помочь. Это конец.
До последнего Учиха не верил, что все-таки это произойдет, но сейчас реальность навалилась на него в виде голого растрепанного паренька, съежившегося на кровати.
Он поднял бьющее в конвульсиях тело и устроил голову Наруто у себя на плече. Пальцы Саске дрожали, а ладони взмокли от страха.
- Я ведь умру, да? – вяло спросил Узумаки.
- Нет! Сейчас мы пойдем к Хокаге-сама и... – сбивчиво заговорил брюнет, но его перебили.
- Не надо. Я знаю, что ничто уже не поможет, - судорожный вздох, - Спасибо, что был со мной, Саске. Я и правда счастлив, - сквозь мучительные спазмы горла пробивается благодарный тон.
- Бака! Это я идиот. Обещал спасти и не смог, - прокричал Учиха, к концу фразы все более понижая голос. – Думаешь, я смогу так дальше жить?
Наруто зашелся в кашле. Кровавые капельки оросили голое плечо брюнета. Саске развернул его лицо к себе и отер ему рот ладонью.
- Ответь мне на такой вопрос, Саске. И еще, пообещай, что больше не будешь мстить Итачи, - тихо попросил Узумаки. Кисть легла на мокрую щеку Учихи. Брюнет сглотнул и кивнул.
- Обещаю.
- Кто я для тебя? – тихо спросил Узумаки.
Время будто остановилось. Саске открыл рот, чтобы ответить, но утонул в раздумьях. Что сказать? Ужасающий хрип возвратил его к реальности. Наруто медленно умирал на его руках. Думать уже некогда.
- Я... я такой придурок. Всегда искал силы, соперничал с тобой и совсем не обращал внимания на чувства. Отвергал их в себе, думая, что они являются слабостью. А сейчас я все понял. Когда что-то теряешь, осознаешь, что это что-то очень важно и дорого для тебя. Я... я люблю тебя, Наруто, - закончил Учиха.
Ответа не последовало. На уши давила тяжелая тишина. Стены дома ухмылялись, видя, что наследник клана Учиха опять потерпел то же самое, что и пять лет назад.
- Наруто? – недоверчиво окликнул любимого брюнет, – Наруто?
Тело на его руках лежало недвижно, лишь мышцы пальцев еще сжимались вокруг запястья Саске. Глаза были открыты, но в них навсегда застыла боль.
- Нет, - шорох голоса прошелся эхом по пустой комнате. Вот и все.
Паника захлестывала с головой, внутри накапливалась и слипалась в один огромный ком невыносимая мука.
Крик на одной высокой страшной ноте прокатился по еще сонной деревне, распугав ворон. Слезы почему-то не шли, но Саске рыдал бы сейчас, чтобы выплеснуть хотя бы часть боли наружу.
Учиха непрестанно гладил мертвое лицо Узумаки, расчесывал спутанные волосы, ненавистно терзал печать на животе.
Месть. Сейчас Саске хотел мстить всем, кому попало. Он был готов даже открыть гроб Четвертого и разодрать его труп на части за то, что он запечатал в Наруто этого проклятого Лиса. Хотел мстить всем жителям за то, что они не признавали маленького шиноби. Кунай звякнул в руке Учихи, а в глазах зажегся злой огонек.
И тут с его глаз упала кровавая пелена. Желание мстить пропало, будто его и не было. Наруто, его милый добрый Наруто, никогда бы такого не одобрил. Только это останавливало Учиху от смертоубийства.
- Ты всегда умел прощать, - прошептал брюнет, целуя посиневшие губы. – Ты хотел, чтобы я жил, не желая убить Итачи. Будь по-твоему. Но без тебя я жить все равно не смогу.
Слова звучали, как запоздавшее прощание. Глаза Саске опять защипало.
Сейчас его волновало одно. Услышал ли Наруто его признание или Учиха не успел? И ответ пришел сам собой. На губах Наруто словно застыла счастливая улыбка.
«Услышал» - облегченно подумал Учиха.
Первое ощущение, которое было самым тяжелым, прошло. Теперь брюнет не кричал, но в его груди навсегда поселилась тупая игла, глухо мучившая его сердце.
Он провел по глазам рукой, опуская веки, и тихонько поцеловал Узумаки в лоб.


Сотни шиноби стоят рядами перед одной-единственной могилой. На ней стоит фотография в рамке. Наруто Узумаки широко улыбается, вытягивая вперед руку с поднятым вверх пальцем. Такой оптимизм.
Дождь капает, оплакивая потерю и размывая землю под ногами, превращая ее в грязь.
Все стоят со скорбными лицами в черных одеждах. Все куноичи Конохи откровенно рыдают, причитая:
- Ну почему мы всегда его шпыняли, как придурка!
Сакура дрожит, удерживая уткнувшуюся в нее Хинату, которая плачет навзрыд.
Проводить в последний путь Наруто пришли и шиноби Песка. Гаара сочувственно прижимает руки у груди. Ему, как джинчуурики, более всего была понятна судьба Узумаки.
Генины Конохи вели себя более менее сдержанно, но было видно, что и им не безразлична смерть Наруто. Конохамару шмыгает носом, а Ирука его успокаивает, которому и самому не помешало бы успокоение.
Но кто переживал больше всех, принял на себя больше всего боли, так это Учиха Саске. Он стоял на коленях в непосредственной близости от гроба блондина. Какая гордость, какая сила? Ему было уже все равно.
Какаши подошел к нему и положил руку на плечо.
- Отойди, сейчас будем отпевать.
И встретил протестующий взгляд мокрых глаз.
- Пойдем, - мягко поднял его за локоть Сенсей.

Что-то говорили про доброту и бесконечную веру в себя. Что-то про смелость и самоотверженность, но Саске не слушал.
Не было самого главного. Того, что Узумаки умел любить. Он сумел полюбить холодного черствого придурка с искалеченной душой. Такого, как Учиха.
Только когда все стали подходить по очереди к гробу, чтобы положить цветок, брюнет очнулся от своих мыслей.
Каждый задерживался, вспоминая Наруто, когда тот был еще жив.
Даже Шино, и тот стоял не меньше других.
Сакура складывала руки на груди и что-то шептала, роняя слезы. Гаара коснулся ладонью щеки Узумаки, тоже что-то сказав.
Подошла очередь Саске. Он, не стесняясь, положил белый нарцисс на столик, рядом с другими цветами, и наклонился к блондину, целуя того в губы. Слезы опять пробились наружу, и одна осталась на лице Наруто. Навсегда.
Волна удивления прошла по всем стоящим. Саске прикрыл глаза, вспоминания все те моменты, когда они были вместе. Таких оказалось предостаточно, но Учиха с горечью отмечал, что почти всегда ругался и дрался с Узумаки.
Почти не было счастливых минут. Но ту ночь, когда они наконец нашли друг друга, Учиха помнил отлично. Переживая заново каждый момент, он провел рядом с могилой никак не меньше получаса. Он отмечал в памяти каждую мелочь, каждую черточку, словно боясь забыть это.
Он открыл глаза. На его губах на миг показалась улыбка.
- Ты ведь был счастлив в тот день. Правда, Наруто? – скорее утверждая, чем спрашивая, сказал Саске и отошел, на прощание подарив Узумаки еще один поцелуй.
Все оставались в недоумении. Что произошло вчера? Только Сакура понимающе улыбалась, вспоминая тот памятный поцелуй посреди улицы.
А очередь продолжилась. Как только она закончилась, гроб опустили в разрытую черную могилу и аккуратно накрыли землей при помощи Дзюцу.
Сверху разместился выточенный из мрамора обелиск с выбитой надписью.
«Здесь покоится Узумаки Наруто, погибший за деревню Скрытого Листа»
Ты ведь хотел быть героем Наруто? Хотел, чтобы тебя признали? Ты достиг своей мечты, пусть и после своей смерти.
Ты обрел все, что хотел. А что я? Я все потерял. Ведь ты – все, что было хорошего для меня в этой жизни.
И каждое утро, как только солнце показывается из-за горизонта, слышится полный мучительной боли и горечи крик.

Мефодий/Арей, "похож", МБ. 12 марта 2008г.
Обжигающий неразборчивый шепот в ухо, разбегающийся по телу предательскими мурашками. Вцепившиеся в стол руки, надеющиеся обрести в нем надежную опору. Колени дрожат, ноги подламываются, как у испуганного пятиклассника. Волосы роскошным длинным водопадом рассыпались по крепким юношеским плечам.
- Похож, - почти мучительно шепчет Арей в ухо своему ученику, и тот неудержимо стонет сквозь зубы от прикосновения к своему бедру.
Его опять позвали. Мечник делал так каждый раз, когда его особенно сильно одолевала тоска по своим родным. Так радостно обретенным и безвозвратно потерянным.
Барон мрака никогда ничего не спрашивал у своих учеников. Он просто брал то, что ему казалось нужным или полезным. Желания подростков, конечно, не учитывались.
И Меф, когда его впервые припечатали к столу, не мог ничего с этим поделать. Он просто отдался мечнику, зная, что сопротивление здесь бесполезно. Против танка не поедешь на легковой машине.
И даже когда Арей вошел в него – резко и неконтролируемо, Мефодий мог только кричать от боли. Пришлось плюнуть на гордость и позволить слезам хлынуть из плотно зажмуренных глаз.
Стол чуть ли не ломался от мощных толчков, которые создавал Арей своим грузным телом. Хорошо, что он наложил заклятие беззвучия, а то бы вся резиденция услышала, как кричит Меф. Уже не от боли, а от новых ощущений, врывающихся в него с каждым толчком.
Арей шумно вздохнул, кончив и расслабившись, и уткнулся носом в волосы своего ученика, повторяя только одно слово.
Похож, похож, похож...
Звучит, как шорох песка, как сухой ветер в пустыне.
Мефодий знает, кого вспоминает мечник. Это ее имя он стонал ему в затылок.
Ирэн, Ирэн...
Улита как-то ему говорила, что так звали погибшую жену барона. У нее тоже были роскошные светлые волосы.
Каждый раз, когда его милостиво отпускали, Буслаев мчался к себе в комнату и бросался на кровать, пытаясь спрятаться, зарыться в простынях.
Он не нужен Арею, как Мефодий Буслаев. Он всего лишь замена для той, которая навсегда отошла в другой мир. Для мечника он пустой сосуд, в который можно вылить его тоску и отчаяние.
И не так больно, когда Арей входит в него. Разрывает на части душу лишь звук того имени. Но он не посмеет возражать мечнику.
Завтра его опять позовут, а все будут гадать, зачем он понадобился барону мрака.

***
- Меф, быстро ко мне! – рявкает наставник, и Буслаев поспешно снимает резинку с волос. Арею нравились именно распущенные волосы.
Улита любопытствующее смотрит на Буслаева. Впрочем, она ни о чем не догадывается. На шею наложено маскирующее заклятие, так что никто не замечает фиолетовых засосов и следов от острых клыков.
Дверь закрывается с привычным глухим стуком. Арей сидит за столом, сжав руками голову, будто она разрывалась от боли. Мефодий знает, что нужно делать. Он запечатывает дверь заклятием и быстро стягивает всю одежду, подходя к столу и облокачиваясь на него.
Глаза начинает щипать уже от предчувствия душевной боли, которая неизменно навалится на него. Арей сидит неподвижно, будто задумавшись о чем-то.
- Вы будете начинать? – сипло спрашивает Меф.
Что-то случилось, обломало прежний уклад. Арей, будто справляясь с собой, встал со скрипнувшего прощально стула. Складки кровавой мантии прошуршали за Мефом. Прохладная ткань слегка коснулась спины, и Буслаев внутренне съежился, невольно напрягая мышцы живота.
Огрубевшая рука мечника прошлась ему по груди, опустилась к твердому животу и... остановилась. Куда девалось желание Арея забирать все сразу без остатка, выпивая любовника до конца, словно осушая бокал с вином. Куда делась страсть, которая клокочущей лавой всегда кипела в бароне мрака?
Рука продолжала слегка поглаживать кожу, словно решалась на более решительные действия. Словно соображала, а нужно ли ей это тело?
Наконец, Арей порывисто вздохнул и отстранился. Чувство вины, всегда дремавшее в нем, проснулось, отстраняя мысли об удовлетворении.
Мефодий только мог молча ждать, пока в голове мечника продолжалась эта борьба. И от неожиданности вздрогнул, когда услышал за собой негромкий голос.
- Ты можешь идти.
Мефодий коротко кивает и так же молча одевается, хотя в голове крутится вопрос. Почему?
Мечник, прочитав мысли ученика, как раскрытую книгу, немедленно отвечает.
- Ты не Ирэн.
Буслаев замирает с чуть приоткрытым ртом. Его отпускают, больше не заставляют быть кем-то другим. Он теперь свободен от этого.
Следы от укусов на шее тут же отзываются тупой болью. Метки все равно останутся при нем. Тело всегда будет помнить грубые ласки Арея, продолжая требовать их.
- Можно я еще приду? – внезапно вылетает из уст наследника такая глупая просьба.
Мечник слегка усмехается краешком рта и выжидающе уставляется в лицо Мефу, ища причину такого поворота событий.
Мефодий и сам не знал, как его рот посмел открыться. Просто телу было трудно отвыкнуть от каждодневного секса. Теперь от своих слов отступаться было поздно. Арей вполне мог счесть его трусом.
- Да, - Мефодий твердо смотрит в бездонные глаза мечника, гордо подняв подбородок. Арей рассматривал Буслаева так насмешливо, что хотелось устремить взгляд в пол и никогда больше не поднимать, но Меф не поддавался искушению, от чего-то зная, что все получится.
Наконец, Арей хмыкнул, и какая-то сила, сжимавшая сердце Буслаева, отступила.
- Ты можешь, - сказал он, с нажимом произнося слово «ты».
И Меф вылетел из кабинета, только в своей комнате позволив себе облегченно рассмеяться. Теперь, он был уверен, Арей будет шептать только его имя.

Мефодий/Матвей, сонг, МБ, "свобода". 24 марта 2008г.
Воздух прожег сигаретный дым.
Накрыта скатерть, разлито вино.
Оставим душу на суд другим.
Пусть запах смерти наполнит нас.
Дай мне ладонь!!
Пойдем!!
Вперед!!
Оставим тело на суд земли.
Одна дорога в ад приведет.
Одна дорога для нас двоих.
Я забираю с собой тебя
В долину скорби, где каждый миг
От наших вздохов дрожит земля,
От наших криков тускнеет свет.
И унесемся на крыльях ветров
Скорей подальше от этой судьбы.
Я не хотел тебя потерять,
Мне было проще тебя убить.
И улететь,
Танцуя с огнем,
В последний путь
Заснуть вечным сном.
Прости, не смог тебя отпустить
Наполнил ядом бокал с вином.
Я хотел вечно тебя любить
И отравить тебя вечным сном.

Ты сидишь, вальяжно раскинувшись в кресле. Выщелкиваешь еще одну сигарету и беспокойно вертишь ее в тонких пальцах. Я поспешно подношу зажигалку, и ты снисходительно подставляешь сигаретку под синеватое пламя.
Комнату наполняет густой серый дым, и я невольно начинаю откашливаться. Никогда не привыкну к этому запаху. Никогда не привыкну к тому, что бросил Дафну, покинул резиденцию мрака и пришел к тебе.
Этот дым. Словно заволакивает прошлое, отделяет, отгораживает его от меня.
Я сам до сих пор не понял причины моего ухода. Просто в какой-то момент все стало наигранным, лживым, гротескным. Просто я осознал, что не будь я Мефодием Буслаевым, со мной бы не носились так. Не заставляли бы зубрить тартарианские учебники, как Арей. Не пытались бы вытянуть меня к свету, как Дафна. Я был куклой, пешкой в этой игре Света и Мрака. Хотя, не пешкой. От меня, в конце концов, много чего зависело. Я был королем. А вот белым или черным – я не знал.
Наконец, мне все это надоело. Я просто встал и ушел. Казалось, это было так легко сделать. Тогда что мне мешало? Что мешало уйти из игры? Глупая гордость или нежелание быть трусом?
Теперь я понял. Истинной смелостью было уйти, спасовать перед всем этим.
Истинная смелость – прогибаться в твоих руках, слушать, как ты сдержанно стонешь мне в ухо, послушно отдавать себя, примиряясь с болью и прежней ненавистью.
Да, я ненавидел тебя. Ненавидел в той жизни, когда я еще зависел от игры. А теперь я свободен. Но свободен ли ты, Матвей?
Тебя все еще держат оковы этой игры. Ты не играешь в нее, но я знаю. Знаю, что она играет тобою.
И мой уход тоже не значит, что я полностью свободен. Я лишь стал безразлично относиться ко всему. Но мир все еще видит во мне будущего повелителя мрака.
От судьбы не убежишь. Ты можешь спрятаться, зарыться, но она все равно тебя найдет. Найдет и заставит пойти так, как угодно ей.
Мы так не хотим. Потому и сидим здесь, в душном темном полуподвале, вдыхая терпкий сигаретный дым.
Это – наша свобода?
Я так хочу освободиться по-настоящему, Матвей. Так хочу.
Ты, видимо, читаешь каждую мою мысль. На твоем лице отображается усмешка и... понимание.
Ты затягиваешься и выдыхаешь целый столп дыма. Сигарета тушится в предусмотрительно поставленной пепельнице.
В твоих руках появляются хрустальные граненые бокалы. Не иначе, как из ресторана телепортировал. А ведь ты раньше никогда так не делал. Всегда следовал правилам.
Но теперь же мы больше им не следуем. Да, Матвей?
На столике незамедлительно появляется бутылка вина. Я в них совсем не разбираюсь, потому целиком доверяюсь твоему вкусу.
Темно-красная жидкость наполняет бокалы с неспешной медлительностью. Густое. По твоим словам, такое вино самое лучшее.
Я подхожу и ложу голову тебе на колени, обнимая руками изящную талию. Ты хмыкаешь, но, скорее, понимающе, чем издевательски.
Я вижу краем глаза, как ты бросаешь что-то в наши бокалы. Я не хочу уточнять, что именно, но в целом знаю. Знаю, что это яд для нас. Единственное лекарство, способное дать полную и безграничную свободу. Свободу от тела, которое является главным ограничителем в жизни.
Ты тянешь меня, заставляя подняться с колен. Я охотно меняю положение, усаживаясь на тебя сверху, чувствуя, как натягивается ширинка. Я чувствую, что ты возбужден так же, как и я, и это чувство заставляет терять голову и контроль. Я трусь о тебя, тихонько постанывая от нетерпения. Ты только останавливаешь меня жестом руки.
Я покорно застываю, хотя к этому моменту я уже готов наброситься на тебя, не сдерживаясь.
Ты элегантно подаешь мне бокал и берешь свой.
- За свободу, - слышится твой тост.
- Да. За свободу, - хрипло отзываюсь я, и мы делаем по маленькому глотку, растягивая удовольствие. Оттягивая момент нашей смерти.
Как можно наслаждаться, когда ты пьешь яд? Я и сам раньше не мог этого понять.
Я неотрывно гляжу в твои глаза цвета пасмурного неба. Зрачки у тебя, как обычно, узкие, а взгляд словно затягивает в бесконечную воронку.
Наконец, вино кончается. Настало время для того, чтобы в последний раз соединились наши тела. Чтобы в последний раз мы ощутили себя единым целым.
Ты, как и всегда, снимаешь одежду с нарочитой неспешностью, словно смеясь над моим нетерпением. Ты же знаешь, что я не умею сдерживаться.
Ты любишь мучить меня, долго не позволяя кончить, или же изводишь меня долгим ожиданием. Но не теперь. Яд уже начинает действовать, разгоняясь по сосудам жидким огнем. У нас не так много времени, хотя ты и заверил меня, что яд медленнодействующий.
Ты не любишь долгих прелюдий. Никогда не любил.
Ты садишься обратно в кресло, и я опять устраиваюсь на тебе. Но сейчас мы полностью раздеты. Кожа к коже. Вот ради таких моментов можно и умереть.
Ты шумно дышишь, не справляясь с обжигающим румянцем на щеках. Все это стирает твой прежний холодный и жесткий облик.
Я плотно приникаю к твоим губам, и ты с готовностью отвечаешь на поцелуй. Боже, на твоем языке еще остался вкус вина, смешанный с горечью яда и сладостью твоего рта!
Это... так восхитительно.
Ты осторожно входишь в меня, закусив губу и неосознанно сжимая мои ягодицы. Но я знаю, что надолго твоей выдержки не хватит. Ее и так едва хватает, чтобы ты не порвал меня прямо сейчас же.
А дальше я ощущаю только толчки. Толчки крови в ушах, толчки наших сердец, бьющихся в судорожных попытках разогнать отравленную кровь, толчки твоего члена где-то глубоко внутри меня.
Возбуждение накручивается болезненной пружиной. Ее надо распрямить, надо... Ох, быстрее!
- Матвей! – я резко выгибаю спину, чувствуя, как душа уже готова расстаться с телом только из-за этого оглушительного оргазма.
- Меф, - тихо шепчешь ты в мои волосы. От тебя редко дождешься проявления даже такой сентиментальности, и я порывисто сжимаю тебя в своих объятиях.
Так мы и застываем, подобно восковым фигурам, ожидая наступления смерти. Мы уже слышим ее шепот, ее шаги, отдающиеся в ушах ударами пульса.
Вот и все, чего мы только хотели, о чем мечтали всю свою жизнь. Уйти от этой проклятой судьбы и забыться вечным сном.
Вместе.
Я знаю, что наша дорога – ад. Слишком много грехов налипло на нас обоих.
Я знаю, что наш удел – вечность. Там, куда мы попадем, уже не властны силы времени. Там мучения так же вечны, как и любовь.
Я возьму тебя с собой.
Мышцы сводит судорога, а в глазах внезапно все темнеет. Но я лишь поудобней устраиваюсь в твоих руках, не обращая внимания на то, как умирает мое тело.
Эта боль – она ничтожна. И лишь одно меня не перестает волновать, заставляет мой мозг жить дополнительные драгоценные секунды, чтобы успеть... Успеть сказать самое главное.
То, что я пришел к тебе не только, как зверь, вырвавшийся из клетки и желающий попробовать вкус свободы, но и как простой влюбленный мальчишка.
- Матвей,- тихонько шепчу я. Ты болезненно киваешь, дав понять, что ты меня услышал. Я с трудом выталкиваю из горла каждый слог.
- Я... – в мозгу проносятся какие-то картинки. Где-то Дафна, Зозо, Эдя... Я нервно отмахиваюсь от них. Они только мешают.
- Тебя... – горло схватывает спазм, а мир темнеет, суживается только до твоего лица, искаженного мукой. Но я знаю, что ты меня слышишь. Ты всегда ждал этих слов, хотя и не говорил этого. Это было выше твоего достоинства.
Но сейчас, сейчас уже ничто не имеет значения. Ни глупые правила, ни законы этого мира. Я ловлю пересохшими губами глоток воздуха и на одном выдохе произношу:
- Люблю...
выдох был последним. Я чувствую, как мое сознание отделяется и несется куда-то то в стремительном огненном вихре. Я чувствую, что ты где-то рядом.
Наши руки соединяются. Скорей, по наитию, чем по обоюдному решению.
Мы летим. Я впервые ощущаю, как это – не иметь физической оболочки.
И все проблемы, все, что существовало для нас когда-то, стало таким блеклым, отдаленным, абсолютно не волнующим нас.
И судьба не достанет нас своими длинными щупальцами.
Я сжимаю сильнее твою кисть и полностью отдаю себя огненному потоку.
Теперь мы свободны. По-настоящему свободны.

Фай/Юй, "тень прошлого". 23 июня 2008г.
Тонкие пальцы ласкают гладкое стекло зеркала.
По ту сторону, вопреки действительности, стоит другой человек. Или же его призрак, что более вероятно. Фай давно умер, и его душа существует лишь там.
Зеркало – отверстие в завесе между мирами, сквозь которое можно связаться с тем, с кем хочешь. Шепот его имени способен призвать душу к беседе.
Ребенок. Его волосы, грязные и спутанные, стелются до самых пят.
Здесь, когда Фай виден в зеркале лишь по пояс, этого не видно.
Но Юй помнит брата до мелочей.
Потрескавшиеся губы, длинная драная сорочка... Глаза, огромные и полубезумные, сейчас светятся неземным спокойствием.
- Прости меня, Фай... Прости.
Юй, теперь звавшийся Фаем, именем брата, сжимался в болезненный комок от осознания своей вины...
Его сотрясали всхлипы.
- Не плачь, нии-сан, - с легким эхом ответило ему отражение.
Юй вздрогнул, как от удара, резко вдохнул и затих.
- Я убил тебя... – сдавленный голос мага.
- Я сам так решил.
Юй прижался лбом к холодному стеклу.
- Я хотел спасти тебя. Ценой своей жизни. Я всегда хотел, чтобы жил ты. И мое желание исполнилось, - с оттенком нежности сказал Фай. Он был счастлив, как человек, отдавший все ради другого. Ради того, кто был ему дорог.
- Я хотел вернуть тебя... – еще одно, что всегда мучило Юя. – Я был готов убить любого, сделать все, чтобы воскресить тебя.
Всю жизнь маг хотел этого. Любые его действия в конце концов были направлены на это. И путешествие вместе со всеми было тем, чем Юй мог воскресить брата.
Его образ, навсегда оставшийся ребенком, преследовал Флоурита во снах. Его тело не гнило лишь благодаря перышку Сакуры.
Юй чувствовал себя лжецом и предателем своих друзей. Но, несмотря на это он продолжал желать.
- Я доставил столько страданий тем, кого люблю. И тебе больше всего. Ты так долго не мог заснуть из-за моего желания, - продолжал говорить Юй, изливая свои грехи призраку зеркала.
Фай лишь что-то успокаивающе шептал. Что-то вроде «Ты ни в чем не виноват».
– Но теперь... Теперь я понял. Умерших не воскресить. Спи спокойно, Фай...
И Юй приложил ладонь к зеркалу. С той стороны к ней приложилась маленькая ладошка. Может это было игрой воображения, но Юй почувствовал дразняще легкое тепло.
Когда отражение брата, наконец, упокоившегося, пропало, позади послышался голос принцессы Томойо.
- Не надо гнаться за теми, кто умер, а любить тех, кто сейчас находится рядом. Ты ведь понял это, Фай?
И Юй прикрыл глаза, словно растворяя глубоко в себе прежнее имя, прошлое, что преследовало его. И стал полностью Фаем. Тем, кем он являлся сейчас.
- Да.
- Тогда иди к нему. Ты ему нужен, - улыбнулась принцесса. И Фай даже не стал уточнять, кому. Он и так знал.

Мефодий/Арей, МБ, "тренировка". 14 марта 2008г.
В кабинете Арея наблюдалась довольно необычная картина. Нет, насилие в резиденции мрака было делом обыденным, но до такого еще никто дойти не додумался.
Мечник стоял рядом с облокотившимся об стену подростком, поглаживая кожаную плеть. Мефодий, а это был именно он, тяжело дышал и едва удерживал себя от того, чтобы сползти на пол. На его спине красовались свежие красные полосы, обещавшие в скором времени стать рубцами. Кровь бурно приливала к ним, отдаваясь тугими ударами.
Волосы Мефа спутались и прилипли к потным щекам. Нет, Буслаев никогда не плакал от боли, но кому дано остановить капельки пота, соскальзывающие со лба?
Арей замахнулся и хлестнул своего ученика еще раз. Мефодий дернулся, выгнув спину, но не закричал, накрепко закусив губу. Но изо рта сам собой выдернулся тихий стон.
- Не издавай никаких звуков. Терпи! – приказал барон и в такт последнему слову обрушил на многострадальную спину Мефодия еще один удар плетью.
На этот раз Меф лишь вздрогнул, но молчал. Это далось ему огромными усилиями. Капелька крови сорвалась с горящих губ и капнула на каменный пол. Мечник бил очень сильно, резко и жестко. Удержаться от крика было практически невозможно.
Дав наследнику маленькую передышку, Арей больше не стал останавливаться, награждая спину целой сетью полос. Мефодия шатало, в глазах мутилось, но ни один звук не вылетал из прокушенных губ. Он знал, что за любой стон на него обрушится еще больше ударов, и упорно терпел, крепко зажмурив глаза, позволив себе провалиться в некое подобие дремы. Так легче выдержать пытку, когда позволяешь расслабиться сознанию.
Так его и учил Арей.
Любая боль – это вина сознания. Представь, что боли нет, и она исчезнет. Прими ее, не сопротивляясь, пропускай сквозь тело, не напрягая его.
Арей решил, что этот урок нужно изучать на практике, и принялся за дело. Тренировка продолжалась около часа, хотя ее можно было назвать банальной пыткой. Поначалу Меф кричал, напрягая мышцы, а потом долго не мог заснуть от острой боли, поселившейся в горящих рубцах.
Сейчас, ему казалось, что он изучил этот урок. Арей должен прекратить эти тренировки, увидев, что Меф уже справляется с ними, но нет.
С каждым разом мечник все ужесточал пытки, меняя плети на стальные. К концу недели у Мефодия спина уже превратилась в паутину из рубцов и порезов. Буслаев уже привык к ним, как к своему сколотому зубу.
Арей доходчиво объяснял ему, что он прошел через огонь и лед Тартара, а это во много раз хуже, чем банальная плеть.
Наследник мрака не должен бояться боли, так как она – его вторая половина, жизненная составляющая.
Дафна уже давно знала об этом, но переубедить Арея в прекращении тренировок так не смогла и потому принялась за Мефа.
- Ты не должен больше к нему ходить, - остановила она Буслаева, когда тот отправлялся в кабинет Арея.
Он оглядел ее дрожащую фигурку, умоляющие глаза, сложенные, будто в молитве, руки и остановил взгляд на бронзовых крыльях.
- А тебе какое дело до моей боли? – спросил спокойно, без бравады, будто просто желая услышать ответ.
Дафна аж взвилась.
- Я же твой хранитель, а твоя боль – моя боль!
- Она только моя, - тихо, но так, словно резанув ножом, возразил Меф. Дверь кабинета с грохотом захлопнулась. Дафна потерянно уставилась на нее, словно та разделяла их с Мефом.


- Сегодня мы заканчиваем с избиением твоей спины, - оповестил Арей, укладывая плеть обратно в шкафчик, который противно лязгнул дверцами. Мефодий хотел уже, было мысленно вздохнуть с облегчением, но мечник продолжил.
- Переходим к более изощренным методам.
Меф недоумевал, соображая, что же Арей придумал для него.
- Снимай футболку, - приказал мечник.
Мефодий пожал плечами и быстро стянул ее. Он всегда был по пояс голым в кабинете мечника.
- Снимай брюки.
Мефодий чуть пошатнулся. Что-то новенькое! Но перечить не стал, послушно сняв и их, оставшись лишь в плавках.
Слава Тартару, ему их снимать не приказали.
- Правила те же. Ни звука, - сказал Арей и подошел к Буслаеву со спины. Мефодий только слышал тяжелое дыхание мечника. Вдруг его рука опустилась на спину Мефа и легонько прошлась по уже затянувшимся рубцам.
Буслаев дернулся от щекотки, все еще думая о том, что мечник будет с ним делать. Впрочем, соображать долго не пришлось, так как огрубевшие руки Арея легли ему на бедра, а зубы почти вонзились в нежную кожу на шее. За неожиданный вскрик Меф получил ошеломляющий удар в печень. Он согнулся от боли, дыхание перехватило напрочь, но барон даже не ослабил хватку.
- Я же сказал, молчать, - напомнил ему Арей, прикусывая мочку уха. – Зачем? Ты должен уметь противостоять и этому, - ответил на незаданный вопрос мечник.
Мефодию удавалось сохранять относительное спокойствие, пока рука Арея не заползла к нему в плавки. Он едва успел зажать рот рукой, чтобы не закричать. Вот о чем говорил Арей! Это даже хуже, чем физическая боль. Это инстинкт тела, которому не то, что почти, совсем невозможно противостоять!
Рука двигалась в бешеном темпе, зубы терзали лопатку, и Меф уже просто не мог, физически не мог сдерживаться. Кабинет огласил протяжный облегченный стон, и Мефодий обмяк, отклонившись на Арея, который, как ни странно, не стал наказывать его за стон. Наоборот, он поддержал Мефа и помог ему сохранить стоячее положение.
- В этом тебе еще учиться и учиться, синьор помидор, - с наигранным укором покачал головой мечник.
- Но ведь тренировки оттачивают мастерство, не так ли? – хрипло спросил Меф, откидывая волосы на спину.
Арей усмехнулся. Его ученик был такой наивный и... такой отзывчивый. Инстинкту тела никто не сможет противостоять, но отдаться ему полностью он Мефодия научит. И это будет их общая тренировка.

Выкладывалось то, что более менее читабельно и осмысленно) думаю, не стОит шокировать нарутовской деффачковой травой))